|
Виталий Москаленко (Хартов)
Идея статьи - рассказывать о земляках.
К сему я предлагаю выдержку из моей электронной книжки "Грешник" о моей маме Москаленко (девичья фамилия Хартова),
которая с ярцевского региона. Родственников в Ярцеве у нас тоже
достаточно, хотя через брак многие изменили фамилии. Но кровушка-то хартовская! И хотя моя жизнь в основном протекает на Украине, но
свою исконную, генетическую родину я всегда помнил. Жаль, что ездить
в гости в Ярцево в наше время мне не позволяет кошелек.
С ЧЕГО НАЧАЛАСЬ МОЯ РОДИНА
Мой рассказ - не документальная повесть, не протокольное изложение событий. Я попытаюсь поведать о своём modus vivendi (образ жизни). Отчего я жил так, а не иначе? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассказать о себе.
Я очень похож на свою мать. И внешне, и характером. Моя сестра - на отца. Народный опыт гласит: «Каков род - таков и приплод». Моя мать
Екатерина Ильинична Хартова родилась в деревне Булахи Копырищевского уезда Смоленской губернии 23 июля 1920 года. Смутным проблеском в семейной памяти рода Хартовых отзывается 1812 год. На Смоленщине тогда были войска Наполеона. Откуда в моей речи это грассирующее «р»? Хартовы - эта фамилия не входит в перечень распространенных на Руси… Харт - сердце? «Oh, my sweet heart»,- быть может, так называл мою прапрабабушку незадачливый завоеватель на сеновале. Отчего я пишу правой рукой, а тяжесть беру левой?
Как-то я был в Москве с мамой у нашей далёкой и одновременно близкой родственницы Тамары Михайловны (близкой - потому что родни после войны осталось - на пальцах перечесть). К ней приехала погостить со Смоленщины, убелённая сединами родственница – кому и кем приходится я запамятовал. Мне она - десятая вода на киселе. Дело в том, что она хорошо помнила моего деда Илью Евменовича Хартова. Когда бабулька увидела меня, то всплеснула руками:
- Катя (к моей матери), так это же вылитый твой отец. И глаза, и поворот головы…а живой то он какой - ну ровно Илья.
Ах, Илья Евменович, не судилось внуку Виталику, покататься на твоей ноге, как на лошадке. Не привелось мне услышать из уст моей бабушки Анастасии Филипповны сказочку. Умерла она молодой, в 1927 году. Летом, когда хлеб жали, попила холодной воды и получила воспаление легких. Эскулапы тех дней вылечить ее не смогли. Анастасия, по воспоминаниям родственников - чистое, светлое лицо, стройная, хозяйственная, из «крепкой» крестьянской семьи (большая изба, корова, ульи). Мой же дед рос в нужде. Его отец (мой прадед) Евмен Иванович Хартов воевал на первой мировой войне, где отравился газами. Когда вернулся домой, то долго не жил. Его супруга (моя прабабушка) Феодосия Петровна была хорошей хозяйкой и очень работящей. Растила одна двоих своих детишек и приемную дочь покойной сестры. Какой уж тут мог быть достаток… Её очень любила моя мама. И вырос у Феодосии Петровны сынок Ильюша грамотеем: умел писать и читать. Был мастером на все руки - тачал сапоги, плотничал. Характер - веселый и общительный. Не дурак выпить и за юбкой приударить. Играл на гармошке и балалайке, неплохо пел «сердешные» песни. Одну такую мама вспомнила:
Как умру я, умру -
похоронят меня.
И никто не узнает
где могилка моя.
И никто не узнает.
И никто не придёт.
Только ранней весной
Соловей пропоёт.
Над страной разгоралась красная заря новой жизни. Началась коллективизация. И пошла лебедушка Анастасия за удалого Илью. Из молодых любовных токов возникла моя мать Екатерина. И передалась ей (а дальше мне) та нутряная сила, которую сейчас называют энергетикой.
В начале 1950-х мама впервые повезла меня нашу исконную Родину - Смоленщину. «По смоленской дороге леса, леса, леса» и столб пыли за грузовиком. У кого гостили, где - не взял в голову по малолетству. То ли это был хутор - три избы, то ли то, что осталось от деревни. Августовская жара. В избе полно кусачих мух. Спали на чердаке, на сеновале. Помню: смотрели место, где убило двоюродного брата матери, осыпавшиеся траншеи, полузасыпанные блиндажи в три наката. Когда подходили немцы, наши военные собрали местных подростков 15 - 16 лет и отправили с двумя ржавыми винтовками в оборону. Продержались ребята минут десять - их накрыли минометным огнем. Погибли все. Мать так и не нашла могил своих родителей. От кладбища ничего не осталось – разутюжили танки.
И никто не узнает
Где могилка моя
После смерти жены Илья Евменович сошелся с женщиной с двумя детьми - дочку (мою маму) отдали жить к «бедной» бабушке. В 1931 году, а может в 32 - м мой дед вроде бы наложил на себя руки. А может, убили - кто знает? С кем он конфликтовал, дружил - молчит былое. А время то было бурное. В деревне по наказу «верхов» организовали коллективное хозяйство. Мартин Филиппович (брат моей бабушки) был противником устройства новой жизни в деревне. От красного воинства он прятался в лесу, но его поймали и посадили. Советскую власть дядя Мартин так и не принял до конца своей жизни. Мама в 1970-х высылала ему бэушную теплую одежду. Не знаю, куда улетела душа дедушки Ильи, а вот гены точно достались мне. Именно поэтому я рассказываю относительно подробно об этой ветви моей родословной. Мама не раз ездила в гости к родственникам на Смоленщину. Я же был в Ярцево отроком всего один раз. Мой дядя
Леонид Хартов живет в Ярцево, по словам московской тети Тамары «все еще бодрый».
Другие мои ярцевские родственники носят фамилии Рулевы, Морозовы, Лукьяновы. Некоторые из них приезжали к нам в гости на Херсонщину в 1970-х годах.
Было бы не справедливо не вспомнить родню моего отца Москаленко Афанасия Анисимовича. Москаленко – значит москали, следовательно переселенцы из России. Во время столыпинской реформы (?) эта крестьянская семья покинула Харьковщину и отправилась за лучшей долей в Киргизию. Там и родился мой отец. А еще были у него два брата и сестра, которые украинским языком практически не владели.
Афанасий Анисимович Москаленко чтил советскую власть, был, как тогда говорили, честным коммунистом, и в общем правильным человеком. В отличие от моей мамы он читал «то, что нужно по работе и учебе» (закончил заочно Одесский пединститут с оценками «отлично» и «хорошо»). Говорили, что деловые бумаги, доклады отец писал толково «слово к слову». Так же и выступал. А мать моя штудировала Льва Толстого, Бунина, Чехова и других классиков, выписывая «умные» мысли в толстую «общую» тетрадь. Иногда критиковала коммунистов - в споры отец не вступал, только посмеивался, мол, что с тебя взять, женщина.
После смерти матери я обнаружил на шкафу связку тетрадей, перевязанную бечевкой. Под неё подоткнута бумажка, где написано «Моя жизнь». Оказывается, мама вела дневник с 1988 года. Были у нее дневниковые записи и во времена «моей туманной юности». Увы, не сохранились. Жалею, что эта привычка не досталась мне. Именно в таких записях отражается память сердца, которая, как сказал поэт, сильнее рассудка памяти печальной. В памяти остается голый остов события, поступка. Забывается их тогдашняя оценка, уходит живой аромат впечатлений. В упомянутой связке были и мои письма. Некоторые из них я намерен цитировать. Итак, у мамы была склонность доверять свои мысли бумаге. Порой в ее речи встречались еще те перлы. Например: «Что - то в глаз попало. Наверное, простейший». «Не могу открыть эту злоподобную дверь». В школе я обычно «катал» сочинение сразу набело - и уходил гулять (одноклассники сочиняли его два урока). Учителям это не нравилось. Так есть наследственность или нет? Это я относительно к моему ремеслу журналиста. Вернемся в 1930-е годы. После смерти отца Катюшу отправили жить к дяде Мише, в Москву. Дядя Миша работал в Кремле. Кем - мать не знает, то ли не говорили ей, или не помнит. Жили по улице Мясницкой, невдалеке от Кремля. Моей матери, тогда юной девице приходилось бывать на кремлевских вечерах. Играл джазовый оркестр Цфасмана. Однажды она получила приз за лучшее вальсирование - пудреницу.
«Свидетельство №71009. Выдано Хартовой Екатерине Ильиничне … в том, что она 1 июля мес. 1939 г. поступила и в июле мес.1941 г. окончила полный курс 2 годичной лаборантской школы при больнице им. д-ра Боткина». И были у нее, несомненно, девичьи мечты… «Ах, война, что ж ты сделала подлая». Мать призвали в действующую армию. Ей повезло – отправили служить на Дальний Восток. Попала в войсковый госпиталь, который был дислоцирован в Амурской области. С утра до ночи сидела за микроскопом – потеряла зрение (правый глаз стал плохо видеть). Сколько литров крови она отдала раненным - никто не считал. Мама рассказывала, как «смертные» солдатики умоляли: «Сестричка дай кровушки – умираю». А что дать, если сегодня уже сдала 400 граммов - от слабости голова кружится. Такое донорство отразилось на здоровье - у мамы появился порок сердца. Маму наградили медалями «За победу на Германией» и «За победу над Японией». На снимке маме 18 лет.
Мой батяня окончил учительский техникум и перед войной работал директором семилетней школы, преподавал географию. По тем временам был образован и, следовательно, политически подкован. В детстве он повредил правую ногу. Когда он ее натруживал, то прихрамывал. Поэтому, я думаю, и не попал на передовую. Незадолго до войны отец женился, родился сын. Жили молодые в отдельном доме, держали две коровы. Когда отца призвали в армию, то он оставил дома такие личные вещи (согласно списка): два пальто и два костюма, полубаян и велосипед, сапоги хромовые, тулуп и две пары валянок. Служил лейтенант Афанасий Москаленко инструктором политотдела 27 отдельной запасной стрелковой бригады 2-й красноармейской армии ДВФР. Участвовал в боях с японцами в Маньчжурии. Из дому шли обидные письма от бывших учениц, односельчан (я их читал, пожелтевшие от времени). Писали, что жена открыто сожительствует с неким Гавриленко, которого «Вы выгнали со школы за хулиганство». Этот «фрукт» вернулся из армии и «носит Ваше новое коричневое пальто». Такие то дела. Проникновенные стихи К. Симонова «Жди меня» не всегда отвечали действительности. (На снимке отец в 1941 г).
Свою новую супругу, отец встретил в клубе войскового госпиталя. У лейтенанта Кати Хартовой это был первый в жизни любовный роман (и последний). Мужчина и женщина вдвоем Библию читать не будут, а тем более «Краткий курс ВКП (б)». «Святители плюнули и дунули» и 25 мая 1946 года появился на свет в роддоме №1 города Херсона младенец, которого назвали Виталием. Мама вспоминала, что день этот был после ночного дождя - солнечный и чистый. «Я родился при полном ликовании утренних созвездий» (Шекспир). Прежде, чем заявить о своем рождении громким криком (мать говорила, что был я шумным и вертлявым младенцем), проделал я в материнском чреве долгий путь.
Япония капитулировала - война закончилась. Молодоженам нужно было начинать строить совместную мирную жизнь. Отец сделал из фанерных щитов, на которых были изображены в стиле примитивной живописи воины СА, два больших чемодана, приделал ручки из солдатских ремней. Эти чемоданы долго хранились в кладовке - вот я их и запомнил. Решили ехать в Москву - туда, где была прописана мама. (Дядя Миша погиб, записавшись в народное ополчение, как только немцы подошли к городу). Ехали поездом через всю страну целый месяц. Пайковые деньги кончались. В Москве оказалось, что дом, где жила мать - разбомблен. Холодно и голодно. Что делать? Кто - то посоветовал демобилизованным: «Поезжайте на юг - там легче прожить. Только не в Одессу…». Надумали Афоня с Катей отправиться в захолустный Херсон. Что они знали об этом городе - ничего. Поехали…
Поезд остановился ночью у полуразбитого здания железнодорожного вокзала. До утра сидели на чемоданах под небом. Ночью идти было опасно – грабили. Между вокзалом и городом – метров триста чистого поля, кладбище. Отец пошел в обком партии. Просился работать в школу, по специальности. Только в трудовой книжке Москаленко А.А. появилась запись: «7 декабря 1945 г принят в Херсонский обком КП (б) У на работу в качестве инструктора». Сняли молодые жилье – «гнидник» с клопами. Железную кровать «продезинфицировали» паяльной лампой. Базар – недалеко. Цены – невозможные. Вещей, чтобы продать или обменять на продукты – нет. Когда родился я - получили комнату в коммуналке на втором этаже двухэтажного дома. Мать не работала – «сидела» со мной. В младенческом возрасте я болел. Наверное, это способствовало формированию крепкой иммунной системы. Мама вспоминала, что всегда была голодной. Жить вдвоем, точнее, втроем на отцовский паек было очень трудно.1947 год – голодный. Природа брала свое - материнского молока у мамы было с излишком - сдавала. Так что я был сыт. А ночью, при лампочке, сонная, сидела надо мной - давила ползущих по простынке клопов. А простынок было всего три. Мать устроилась на должность лаборанта детского тубдиспансера. В детских яслях я не приживался, днем не спал, требовал: «ма - а - ма». Однажды мама ушла в магазин, а я непостижимым образом взобрался на подоконник – окна высокие, довоенные. Возвращается, а её чадо стоит, колотит кулачёнками по оконному стеклу. У мамы, как она вспоминала, «сердце оборвалась».
Виталий МОСКАЛЕНКО (ХАРТОВ)
|
