|
Надежда Москалева
Домик Надежды Федоровны Москалевой уютно притулился на самом краешке одной из улочек Дедешина. Это, пожалуй, даже не отдельное жилье, а целая, хотя и миниатюрная усадебка с ограниченным хозяйственными подсобными постройками внутренним двориком и аккуратно выгороженным штакетником огородом. Сейчас он пуст. Лишь за изгородью, перед домом клонят к земле отяжелевшие головы подсолнухи. Каждый из них от птиц аккуратно укутан марлевкой.
От калитки к крыльцу ведет выложенная из камней дорожка. На такой ног уже не загрязнишь. Внутри дома устоявшееся тепло и сразу же бросающийся в глаза порядок. Блестят, будто натертые, крашенные полы. В прихожей и горнице чистенькие домотканые половики. На окнах и полках нарядные занавески. Зев русской печи и тот забран цветастой шторкой. Около плиты охапка дров и тонко наколотая лучина – заготовка для вечерней топки. Короче говоря, во всем и всюду хозяйская рука. Но горькая правда в том, что у Надежды Федоровны нет обеих рук. Точнее, кистей. Их она потеряла в самом начале войны.
Вообще, жизнь словно задалась целью испытывать Надежду Федоровну на излом. Родилась она в простой крестьянской семье. У матери, Прасковьи Игнатьевны, уже было трое детей-погодков. К моменту рождения Нади старшему едва перевалило за три года.
- Отца своего, - говорит Надежда Федоровна, - я почти не помню. Умер он рано. Мне еще четырех лет не было. Мама в то время была беременна пятым ребенком. Вышло как в той поговорке: четверо в пушку, пятый – в требушку. Как выжили – ума не приложу.
Скорее всего, благодаря тому, что каждый в селе с младенчества был приучен к труду. Едва встав на ноги, дети помогали матери на огороде и по дому. Позже каждое лето во время школьных каникул москалята, как их звали в деревне, трудились в местном колхозе. Девчат обычно направляли в огородную бригаду. Они пололи, поливали и собирали овощи. Мальчишки работали на заготовке кормов, денег в те времена в колхозе не платили. Зато, по словам Надежды Федоровны, свой огород можно было не садить: колхоз в избытке обеспечивал малолетних работников по трудодням овощами и хлебом.
- По мере того, как мы подрастали, - говорит Надежда Федоровна, - жизнь все более налаживалась, а бедность отступала. И тут – новая беда. Грянула война, а немец тут как тут.
Случилось это в сентябре сорок первого. На высотах, за Вопью, части Красной Армии яростно отбивали атаки рвущихся к Москве фашистов, а оставшиеся в Дедешино старики, женщины да дети продолжали жить по вековому крестьянскому календарю. Вот и в тот день все кто мог, включая подростков, отправились на ток домолачивать сведенные с полей снопы. Только начали работать. Как налетели самолеты. Взрывы бомб перемеживались с пулеметными очередями.
Люди кинулись врассыпную. Вместе со всеми и побежала Надя. Что произошло дальше, она не помнит. Вроде бы что-то сверкнуло сбоку, совсем близко. Ее как будто ударили. Она упала. Потом встала и снова побежала. Куда? Зачем? Очнулась около какого-то забора. Сильно саднило лицо. По нему что-то текло. Хотела утереть – рука не достает. Глянула на нее, а руки-то нет. Один обрубок, из которого хлыщет кровь. Вот тут она и потеряла сознание. К счастью, ее быстро нашли.
- Во время того налета, - делится воспоминаниями Надежда Федоровна, - под бомбежками погибло пятеро наших деревенских. Многие были ранены. Я и Зоя Алексеенкова – тяжело. До сих пор я благодарна своей тезке Наде Прониной. Каким-то образом она уговорила немецкого шофера, и тот доставил меня на машине в Мушковичи, где уже был развернут госпиталь. Там мне и ампутировали руки чуть выше кистей. После операции без всякого лечения и лекарств выпроводили вон из госпиталя. Лежала дома, - продолжает свой рассказ Надежда Федоровна. – Бывало, придет кто-нибудь, мать меня простыней накрывает. У меня ведь все лицо не то мелкими осколками, не то камешками посечено. Говорят, страшно было смотреть. Вот и накрывала эту жуть мама простыней от лишних глаз.
- Однажды, - не прерывает нить воспоминаний Надежда Федоровна, - к нам в хату заскочил немец с обычным: «Матка, млеко!». Мама возьми да и подведи его к моей кровати. А, надо сказать, что к тому времени мои не разу не перебинтованные раны, судя по запаху, гнить начали. Немец взглянул на мои руки и, забыв про «млеко», вылетел из хаты. Через какое-то время к дому подъехала машина. Вошедшие в горницу немцы выгнали всех на улицу. Мою койку выдвинули на середину комнаты. Хотели разбинтовать руки. Оказалось, что это невозможно: вросли бинты в раны. Тогда меня усыпили и сделали, по сути дела, вторую операцию. После этого я пошла на поправку, стала вскоре даже вставать.
И не только вставать. Познавшая с малолетства бедность, Надежда не хотела быть для семьи лишней обузой. По мере выздоровления она со все возраставшей настойчивостью тренировалась на выполнении простейших операций по самообслуживанию. Причем, с каждым днем все более усложняла упражнения.
- После освобождения района, - с гордостью говорит Надежда Федоровна, - я вместе со своими сверстниками села за школьную парту. Во время диктанта учителю не приходилось делать для меня каких-либо скидок. Как и все, я успевала писать под его диктовку. К тому времени я наловчилась не только ручку держать, но и иголкой орудовать. Нитку вдеть, пришить-зашить что-то для меня труда не составляло. Теперь вот глаза стали подводить, - вздыхает она.
Надежда Федоровна считает, что ей везло на добрых людей. Они всегда приходили на помощь в трудную минуту. Ну куда, скажем, ей было идти после окончания семилетки? Решить данный вопрос ей помог бывший тогда колхозным бригадиром А.А. Северов. Он уговорил начальника Сапрыкинского отделения связи взять девушку-инвалида на работу почтальоном.
- Тридцать три года, - говорит Надежда Федоровна, - я не расставалась с сумкой почтальона. Старалась работать так, чтобы не стыдно было людям в глаза смотреть.
Поскромничала Надежда Федоровна. Вот, например, что писала о ней в 1970 году районная газета: «За 19 лет работы у Н.Ф. Москалевой не было случая, чтобы корреспонденция опоздала с доставкой или того хуже – не дошла до адресата. Такого просто не могло быть!»
Надежда обслуживала несколько населенных пунктов. С тяжелой сумкой, - тогда ведь и на селе многие выписывали по нескольку газет и журналов, - она ежедневно, в любую погоду проделывала путь в 17 километров. Доходила буквально до каждого. В Чернышино, например, был всего один дом. Но ведь и его обходил почтальон.
В те времена обязанности письмоносца были просты: доставлять почту по адресу. Надежда этим не ограничивалась. Старушкам она читала пришедшие от детей и внуков письма. Под их диктовку писала ответы. По просьбам селян почтальон снимал показания электросчетчиков, заполнял абонентские книжки. Однажды она пришла в отделение связи с посылкой. На удивленный взгляд начальника, объяснила, что посылку хотела и никак не могла отправить одинокая жительница одной из деревень: не с кем ей было оставить маленького ребенка. Ну как не помочь человеку?
И люди платили своему почтальону признательностью. Вот выдержка из публикации в районной газете от 1976 года: «Однажды Надя заболела и почту доверили другому человеку. Жители д. Кузьмино то и дело спрашивали: «Как там наша Надя? Скоро поправится?» Всех она знает, для каждого у нее найдется ласковое слово».
За свой труд Надежда Федоровна удостоена несколькими медалями. А уж Почетных грамот – так тех не перечесть! Бережно, как память, хранит их ветеран. А еще в прихожей, на самом видном месте висит форменная куртка почтальона. Зеленая. С серым каракулевым воротником и золотыми пуговицами. Глядя на нее, надежда Федоровна тяжело вздыхает.
- Когда работала, - грустно говорит она, - меня награждали, обо мне писали, а теперь – кому я нужна? Раньше, бывало, какая никакая, а помощь была. Колхоз, например, дровишками помогал, для обработки участка трактор выделял… Сейчас же, - в глазах у нее поблескивают слезы, - получишь пенсию и – крутись как хочешь. Обидно все это как-то. Ведь столько пережито, столько отдано…
В.Е. Красильников
|
